Неточные совпадения
— Именно: конурки русского,
московского, народнейшего бога! Замечательный бог у нас, — простота! Не в ризе, не в мантии, а — в рубахе-с, да, да! Бог наш, как
народ наш, — загадка всему миру!
Московский университет вырос в своем значении вместе с Москвою после 1812 года; разжалованная императором Петром из царских столиц, Москва была произведена императором Наполеоном (сколько волею, а вдвое того неволею) в столицы
народа русского.
Обитатели «Шиповской крепости» делились на две категории: в одной — беглые крепостные, мелкие воры, нищие, сбежавшие от родителей и хозяев дети, ученики и скрывшиеся из малолетнего отделения тюремного замка, затем
московские мещане и беспаспортные крестьяне из ближних деревень. Все это развеселый пьяный
народ, ищущий здесь убежища от полиции.
Люди
Московского царства считали себя избранным
народом.
История русского
народа одна из самых мучительных историй: борьба с татарскими нашествиями и татарским игом, всегдашняя гипертрофия государства, тоталитарный режим
Московского царства, смутная эпоха, раскол, насильственный характер петровской реформы, крепостное право, которое было самой страшной язвой русской жизни, гонения на интеллигенцию, казнь декабристов, жуткий режим прусского юнкера Николая I, безграмотность народной массы, которую держали в тьме из страха, неизбежность революции для разрешения конфликтов и противоречий и ее насильственный и кровавый характер и, наконец, самая страшная в мировой истории война.
Если уже
Московское царство вызвало религиозные сомнения в русском
народе, то эти сомнения очень усилились относительно петровской империи.
Вскоре после описанных последних событий Розанов с Райнером спешно проходили по одному разметенному и усыпанному песком
московскому бульвару. Стоял ясный осенний день, и бульвар был усеян
народом. На Спасской башне пробило два часа.
— Постой, что еще вперед будет! Площадь-то какая прежде была? экипажи из грязи
народом вытаскивали! А теперь посмотри — как есть красавица! Собор-то, собор-то! на кумпол-то взгляни! За пятнадцать верст, как по остреченскому тракту едешь, видно! Как с последней станции выедешь — всё перед глазами, словно вот рукой до города-то подать! Каменных домов сколько понастроили! А ужо, как
Московскую улицу вымостим да гостиный двор выстроим — чем не Москва будет!
Большов. Вот сухоядцы-то, постники! И Богу-то угодить на чужой счет норовят. Ты, брат, степенству-то этому не верь! Этот
народ одной рукой крестится, а другой в чужую пазуху лезет! Вот и третий: «
Московский второй гильдии купец Ефрем Лукин Полуаршинников объявлен несостоятельным должником». Ну, а этот как?
Обширная дача была полна гостями и шумом: сумские драгуны, актеры, газетные издатели и хроникеры, трое владельцев скаковых конюшен, только что окончившие курс катковские лицеисты, цыгане и цыганки с гитарами, известный профессор
Московского университета, знаменитый врач по женским болезням, обожаемый всею купеческою Москвою, удачливый театральный антрепренер, в шикарной, якобы мужицкой поддевке, и множество другого
народа.
— Ведь все эти железные павильоны остались от прежней
Московской Всероссийской выставки на Ходынке. Вот их-то в Петербурге, экономии ради, и решили перевезти сюда, хотя, говоря по совести, и новые не обошлись бы дороже. А зато, если бы стояли эти здания на своих местах, так не было бы на Ходынке тех рвов и ям, которые даже заровнять не догадались устроители, а ведь в этих-то ямах и погибло больше всего
народу.
Это были скучнейшие, но всегда многолюдные вечера с ужинами, на которых, кроме трех-четырех ораторов, гости, большею частию
московские педагоги, сидели, уставя в молчании «брады свои» в тарелки, и терпеливо слушали, как по часу, стоя с бокалами в руках, разливались В.А. Гольцев на всевозможные модные тогда либеральные темы, Н.Н. Златовратский о «золотых сердцах
народа», а сам Д.И. Тихомиров, бия себя кулаками в грудь и потрясая огромной седой бородищей, вопиял...
Единый народ-«богоносец» — это русский
народ, и… и… и неужели, неужели вы меня почитаете за такого дурака, Ставрогин, — неистово возопил он вдруг, — который уж и различить не умеет, что слова его в эту минуту или старая, дряхлая дребедень, перемолотая на всех
московских славянофильских мельницах, или совершенно новое слово, последнее слово, единственное слово обновления и воскресения, и… и какое мне дело до вашего смеха в эту минуту!
— Сгонять
народ! — сказал он опричникам. — Да никто не убоится! Поведайте людям
московским, что царь казнит своих злодеев, безвинным же обещает милость.
— Люди
московские! — сказал Иоанн, указывая на осужденных, — се зрите моих и ваших злодеев! Они, забыв крестное свое целование, теснили вас от имени моего и, не страшася суда божия, грабили животы ваши и губили
народ, который я же их поставил боронити. И се ныне приимут, по делам своим, достойную мзду!
— Люди
московские! — сказал тогда Иоанн, — вы узрите ныне казни и мучения; но караю злодеев, которые хотели предать врагам государство! Плачуще, предаю телеса их терзанию, яко аз есмь судия, поставленный господом судити
народы мои! И несть лицеприятия в суде моем, яко, подобно Аврааму, подъявшему нож на сына, я самых ближних моих на жертву приношу! Да падет же кровь сия на главу врагов моих!
Полиция разогнала
народ со двора, явилась карета с завешенными стеклами, и в один момент тело Скобелева было увезено к Дюссо, а в 12 часов дня в комнатах, украшенных цветами и пальмами, высшие
московские власти уже присутствовали на панихиде.
Внутри ограды монастырской, посреди толпящегося
народа, мелькали высокие шапки бояр русских; именитые гости
московские с женами и детьми своими переходили из храма в храм, служили молебны, сыпали золотом и многоценными вкладами умножали богатую казну монастырскую.
Заутра вновь святейший патриарх,
В Кремле отпев торжественно молебен,
Предшествуем хоругвями святыми,
С иконами Владимирской, Донской,
Воздвижется; а с ним синклит, бояре,
Да сонм дворян, да выборные люди
И весь
народ московский православный,
Мы все пойдем молить царицу вновь,
Да сжалится над сирою Москвою
И на венец благословит Бориса.
Театр этот назывался «народным», был основан на деньги
московского купечества. Конечно, народным в настоящем смысле этого слова он не был. Чересчур высокая плата, хотя там были места от пяти копеек, а во-вторых, обилие барышников делали его малодоступным не только для
народа, но и для средней публики.
Из окон фаса нам видно было на Исаакиевской площади огромное стечение
народа и бунтовавшихся войск, которые состояли из баталиона
Московского полка и двух рот экипажа гвардии.
Созидание Москвы и патриархальная неурядица
московского уклада отзывались на худом
народе крайне тяжело; под гнетом этой неурядицы создался неистощимый запас голутвенных, обнищалых и до конца оскуделых худых людишек, которые с замечательной энергией тянули к излюбленным русским человеком украйнам, а в том числе и на восток, на Камень, как называли тогда Урал, где сибирская украйна представлялась еще со времен новгородских ушкуйников [Ушкуйники (от «ушкуй» — плоскодонная ладья с парусами и веслами) — дружины новгородцев в XI–XV вв., отправлявшиеся по речным и североморским путям с торговыми и военными целями.
Дача, куда меня звала Дося, была в лесу, направо от
московского шоссе, недалеко от бывшей дачки Урмановых. Дача была большая, но в ней зимой жили только два студента, занимавшие две комнаты. Она была в стороне и представляла то удобство, что в случае надобности жильцы открывали другие комнаты, и тогда помещалось сколько угодно
народу. Там часто происходили наши тайные собрания.
Надобно знать, что бабушка моя, лет шестьдесят тому назад, ездила в Париж и была там в большой моде.
Народ бегал за нею, чтоб увидеть la Vénus moscovite; [
московскую Венеру (фр.).] Ришелье за нею волочился, и бабушка уверяет, что он чуть было не застрелился от ее жестокости.
Он должен был убедиться, что не может, при мягкости своего характера и при обычной древним
московским государям отчужденности от
народа, разрешить великие вопросы, которые задавала ему народная жизнь.
Песня эта сделалась народною, и много лет наигрывали ее органы, шарманки, пели
московские цыгане и пел
московский и даже подмосковный
народ.
В «Русской беседе» напечатаны «Записки» Державина, в «Отечественных записках», в «Библиографических записках» и в «
Московских ведомостях» недавно помещены были извлечения из сочинений князя Щербатова, в «Чтениях
Московского общества истории» и в «Пермском сборнике» — допросы Пугачеву и многие документы, относящиеся к историй пугачевского бунта; в «Чтениях» есть, кроме того, много записок и актов, весьма резко характеризующих тогдашнее состояние
народа и государства; месяц тому назад г. Иловайский, в статье своей о княгине Дашковой, весьма обстоятельно изложил даже все подробности переворота, возведшего Екатерину на престол; наконец, сама книга г. Афанасьева содержит в себе множество любопытных выписок из сатирических журналов — о ханжестве, дворянской спеси, жестокостях и невежестве помещиков и т. п.
Беспрестанно читаешь в русских книгах и даже в некоторых журналах: то «белорусский край щедро наделен всеми дарами природы»; то «в русских деревнях между крестьянками сплошь да рядом встретишь таких красавиц, какие и в Италии чрезвычайно редки»; то «довольные сердца русского
народа так сильно бьются, что бой их заглушает звуки колоколов
московских».
Он говорит, что «политическая система государей
московских заслуживала удивление своею мудростию, имея целию одно благоденствие
народа», и что «
народ, избавленный князьями
московскими от бедствий внутреннего междоусобия и внешнего ига, не жалел о своих древних вечах и сановниках; довольный действием, не спорил о правах.
Народ московский!
Вам всем: гостям и всем торговым людям,
Всем воинским, посадским, и слободским,
Митрополичьим всем, и монастырским,
И вольным, и кабальным всяким людям,
Я, князь Василь Иваныч Шуйский, бью
Напред челом!
Он сказал, между прочим, что никто еще в России не удостоился получить такого блистательного знака благодарности от целого сословия благородного
московского дворянства, что суд знатоков в Москве гораздо строже, чем в Петербурге, потому что в Москве
народ не занятой, вольный, живет в свое удовольствие и театром занимается серьезно, тогда как здесь все люди занятые службой, которым некогда углубляться в тонкости театрального искусства, все чиновники да гвардейцы; что его игра в роли Отелло всего более понравилась
московской публике и что она два раза требовала повторения этой пиесы.
Андрей Семеныч!
Ты вздумай, если нашим нераденьем
Московскому крещеному
народуКонечная погибель учинится,
Иссякнет корень христианской веры,
И благолепие церквей Господних
В
Московском государстве упразднится,
Какой ответ дадим мы в оный день,
В день страшного суда?
Народ, позевывая и крестя рты, толпами повалил в церковь, и моя милая старушка, в чистом дикеньком платьице и в белом как снег чепце
московского фасона двенадцатого года, входила уже в северные двери, набожно крестясь и шепча...
Идите; да узнает
народ, что Иоанн желает быть отцом его!» Он дал тайное повеление Холмскому, который, взяв с собою отряд воинов, занял врата
Московские и принял начальство над градом: окрестные селения спешили доставить изобилие его изнуренным жителям.
Иосиф Делинский, именитый гражданин, бывший семь раз степен-ным посадником — и всякий раз с новыми услугами отечеству, с новою честию для своего имени, — всходит на железные ступени, открывает седую, почтенную свою голову, смиренно кланяется
народу и говорит ему, что князь
московский прислал в Великий Новгород своего боярина, который желает всенародно объявить его требования…
Тайные друзья Иоанновы кричали пред домом Ярославовым: «Лучше служить князю
московскому, нежели Борецкой; он возвратит изобилие Новуграду: она хочет обратить его в могилу!..» Марфа, гордая, величавая, вдруг упадает на колена, поднимает руки и смиренно молит
народ выслушать ее…
Нечего сказать — славный
народ!.. А отчего?.. Оттого, что ни один из них службы никогда настоящей не нес! Я, бывало, адъютантом был, к генералу своему идешь с бумагою, дрожишь, что запятой какой-нибудь не забыл ли поставить, потому что у того пена у рта сейчас появится, и он месяц за это с гауптвахты не спустит, а им что! Он стоит перед тобой да брелоками только поигрывает или несет чепуху вроде этого непропеченного калача
московского — Мямлина.
И наконец пора пришла…
В день смерти с ложа он воспрянул,
И снова силу обрела
Немая грудь — и голос грянул!
Мечтаньем чудным окрылил
Его господь перед кончиной,
И он под небо воспарил
В красе и легкости орлиной.
Кричал он радостно: «Вперед!» —
И горд, и ясен, и доволен:
Ему мерещился
народИ звон
московских колоколен;
Восторгом взор его сиял,
На площади, среди
народа,
Ему казалось, он стоял
И говорил…
Решено было, что в России движение идей и движение доблестей совершалось в одной известной части
народа, и о высоком значении этой части в судьбах всей России, именно в этом отношении, «
Московский вестник» уже обещал нам представить статью одного знаменитого русского писателя.
Мы полагаем, что в этом-то деле, совершающемся так явно и спокойно самим
народом, нет ни малейшей надобности в безыменной гласности, какую позволил себе, например г. N, объявивший в № 54 «
Московских ведомостей», что в В — ской губернии, К — м уезде, два селения отказались от питья водки.
— Да разве можно с этим
народом какое ни на есть дело сделать? — сказал
московский посланник. — О чем ни зачни, ни ползет, ни лезет, ни вон нейдет.
Но тут вдруг ему вспомнились рассказы Снежковых про дочерей Стужина. И мерещится Патапу Максимычу, что Михайло Данилыч оголил Настю чуть не до пояса, посадил боком на лошадь и возит по
московским улицам…
Народ бежит, дивуется… Срам-от, срам-от какой… А Настасья плачет, убивается, неохота позор принимать… А делать ей нечего: муж того хочет, а муж голова.
— Москва все себе заграбастала, — продолжал возбужденнее Усатин, отправляя в рот ложку свежей икры. — И ярмарка вовсе не всемирный, а чисто
московский торг, отделение Никольской с ее переулками. И к чему такие трактирищи с глупой обстановкой? Хор из Яра, говорили мне, за семь тысяч ангажирован. На чем они выручают? Видите —
народу нет, а уж первый час ночи. Дерут анафемски.
В литературном мире у меня было когда-то много знакомого
народа, но ни одного настоящего друга или школьного товарища. Из бывших сотрудников"Библиотеки"Лесков очутился в числе кредиторов журнала, Воскобойников работал в"
Московских ведомостях"у Каткова, Эдельсон умер, бывший у меня секретарем товарищ мой Венский практиковал в провинции как врач после довершения своей подготовки на курсах для врачей и получения докторской степени.
После падения Византийской империи, Второго Рима, самого большого в мире православного царства, в русском
народе пробудилось сознание, что русское,
московское царство остается единственным православным царством в мире и что русский
народ — единственный носитель православной веры.
Эта теория противоречит, конечно, тому факту, что русский
народ создал величайшее в мире государство, и означала разрыв с традициями не только Петра, но и великих князей
московских.
В
Московском царстве и в империи
народ держался единством религиозных верований.
Религиозное и национальное в
московском царстве так же между собой срослось, как в сознании древне-еврейского
народа.
— Словами и комара не убьете! Где нам взять
народа против сплошной
московской рати? Разве из снега накопаем его? У
московского князя больше людей, чем у нас стрел. На него нам идти все равно, что безногому лезть за гнездом орлиным. Лучше поклониться ему пониже.
15 января рушилось древнее вече. Знатные новгородцы целовали крест Иоанну в доме архиерейском и приводили
народ к присяге на вечное верное подданство великому князю
московскому.